Сочинение по тексту Д.В. Григоровича

(1)Подъезжая к родному гнезду, я не узнавал себя. (2)Я никогда не воображал, чтобы мне так легко обошлась разлука с Петербургом и так радостно было снова увидеть деревню, где протекло моё детство. (З)Всё, что казалось мне тогда тягостным, досадливым, исчезло как бы само собою. (4)Тёплое чувство по отношению к матери пробуждалось во мне в первый раз с такой силой. (5)Мне нетерпеливо хотелось обнять её и поблагодарить за снисхождение к моим бросаниям из стороны в сторону, к моим отступлениям против её желаний, — за всё, что она для меня сделала. (6)Я ждал минуты, когда увижу старого Николая, бывшего отцовского слугу, носившего меня на руках и любившего меня, будто родного сына. (7)Я вспоминал, как Николай часами караулил, когда меня пустят гулять, брал на руки, водил по полям и рощам, рассказывал разные истории и сказки.

(8)Сердце моё окончательно размягчилось, когда при въезде на последний пригорок передо мной открылась долины речки Смедвы. (9)Сама Смедва блеснула в своих изгибах, замкнутых зеленеющими склонами с их рощами, когда в глубине обрисовался тёмный старый сад с его липовыми аллеями и подле него крыша нашего дома.

(10)Когда тарантас въехал на двор, матушка стояла на крыльце и махала платком, из-за её плеча выглядывал чепец бабушки. (11)Николай, окончательно поседевший, белый как лунь, и дворовые окружили меня. (12)После обниманий и целований мы вошли в дом, показавшийся мне несравненно меньше, чем казался в детстве. (13)После расспросов родных и близких о моих занятиях и творческих планах матушка отвела меня в комнату, заблаговременно для меня приготовленную.

(14)Она выходила окнами в сад, частью на поворот дороги, огибавшей Смедву, осенённую с этой стороны столетними деревьями.

(15)Не помню, чтобы я чувствовал когда-нибудь себя более счастливым.

(16)Я сознавал, что пришёл конец моим мытарствам, что пора одуматься, пора прийти в себя, приняться за работу и доказать, что мои порывы к литературе были не мимолётными капризами, а признаком врождённого призвания. (17)Тишина, меня окружавшая, производила на меня обаятельное действие — як ней прислушивался, как к сладчайшей музыке.

(18)Благословенная эта тишина нежила меня, но не давала, однако ж, подходящей темы для повести, которую я во что бы то ни стало хотел сочинить. (19)Я бродил по целым дням в полях и лесах, любовался картинами природы, напрасно целыми днями и ночами напрягал воображение, выискивая интересный сюжет.

(20)Бывали не только часы, но и дни, когда при всём усилии я не мог написать ни строчки. (21)Я приходил в совершенное отчаяние, искренне убеждённый, что лишился способности писать. (22)Такое состояние знакомо более или менее каждому писателю настолько же, насколько знакомо также то неожиданное нервное возбуждение, когда пишется легко и свободно, без всякого принуждения.

(23)Последнее можно было бы назвать настроением, расположением, пожалуй, вдохновением. (24)Как объяснить, в самом деле, таинственный процесс, внезапно охватывающий человека во время его работы? (25)Чем объяснить, например, что опытный писатель часто бьётся как рыба об лёд в бессилии собрать мысли, в бесполезном старании набросать их на бумагу, сочинить иногда складно самое незатейливое простое письмо, и вдруг без всякого повода, без всякой видимой, внешней причины возвращается бодрость духа, мысли проясняются, впечатления складываются в живые образы, слова, которые надо было высказать, напрашиваются как бы сами собой?

(26)Пробуждённая творческая способность настолько могущественнее воли писателя, что во время её прилива пишется точно под чью-то настоятельную диктовку, и всё, что выходит из-под пера, отмечается чем-то живым, образным, наблюдательным.

(По Д. В. Григоровичу*)
* Дмитрий Васильевич Григорович (1822-1900) — русский писатель, публицист, автор воспоминаний о своих современниках.